Богослужебное пение

Один из самых достойных и величайших видов служения Богу есть богослужебное пение. «Ничто так не возвышает и не окрыляет душу, не отрешает ее от земли, не избавляет от уз тела, не располагает любомудрствовать и презирать все житейское, как согласное пение и стройно составленная божественная песнь», - отмечает святитель Иоанн Златоуст. В Священном Писании сказано: «Благо петь Богу нашему», «Пойте Богу нашему, пойте, пойте Царю нашему пойте…» … «пойте все разумно».

Начало хвалебной песни Богу положено небесными бесплотными силами, а причиной ангельского пения явился преизбыток благодати. Причиной, вызвавшей существование богослужебного пения на земле, явилось дарование Богом Закона человеку. Впервые песнь Истинному Богу на земле была воспета израильтянами, перешедшими Чермное море. До получения пророком Моисеем заповедей Божиих, богослужебное пение на земле было невозможно. Исполняя Закон Божий, человек уподоблялся ангелам, а в силу того, что неотъемлемой частью ангельской природы являлось пение, то и человек получал способность воспевать Творца. Это было прообразом божественного пения, в дальнейшем оно послужило подготовкой для новозаветной песни.
Земное богослужебное пение имеет свою историю. До Моисея богослужебное пение, как самостоятельная мелодическая система, еще не существовала, служение Истинному Богу обходилось без пения. Музыка, как явление участвовала в служении языческим богам и от Моисея до Рождества Христова допускалась до служения Истинному Богу. В период новозаветного пения, то есть после Рождества Христова, богослужебное пение, отделившееся от музыки, формируется как самостоятельная певческая система.
Согласно Святому Писанию, когда началось активное освоение внешнего мира, наряду с другими историческими событиями появляется музыка, но в отличие от богослужебного пения, причина ее возникновения состоит в потере благодати, последовавшей срезу после грехопадения. Человек искал восполнения утраченной благодати и для того, чтобы утолить духовный голод, человек создает орудия под названием «музыкальные инструменты». Еще в Ветхом завете было заповедано иудеям славить Бога всеми музыкальными орудиями. (Пс.150,3-6). «Те орудия были дозволены тогда иудеям, как по их немощи, так и для того, чтобы располагать их к любви и согласию, побуждать их ум исполнять с радостью то, что доставляет пользу и таким услаждением души руководить их к большему усердию». Музыкальные инструменты привлекались для богослужебного пения в храме еще при царе Давиде. Это занятие было достаточно профессиональным, обязанности каждого музыканта и место инструмента были точно регламентированы. Так, «Еман, Асаф, Ефан играли громко на медных кимвалах, другие же восемь человек должны были играть на псалтирях «тонким голосом». Сюда же присоединялись семь священников, трубящих в трубы. Это был достаточно сложившийся ансамбль, требующий профессиональной подготовки.
При Соломоне богослужебное пение, в котором пение сопровождалось инструментально, получило еще большее развитие. Во время освящения храма царем Соломоном к большому числу певцов (288) и музыкантов, обученным петь Богу в храме, присоединялись еще «120 священников, трубящих трубами и были как один трубящие и поющие, издавая один голос к восхвалению и славословию Господа».
С течением времени привлечение музыкально-инструментального сопровождения в богослужебном пении существенно уменьшилось. После Рождества Христова богослужебное пение состоялось как самостоятельная певческая система.

Клиросное послушание
Особую службу в храме несут чтецы и певцы хора. Чтение в храме благоговейное и близкое по мелодичности к пению.
В Новозаветной Церкви пение освящено Самим Господом Иисусом Христом. В Евангелии сказано, что Господь и Его апостолы после Тайной Вечери, воспевши, пошли на гору Елеонскую (Мф.26,30).
Земные певцы подражают небесным, прообразуют серафимов, пламенеющих любовью к Богу. Клиросное послушание совершается со страхом и благоговением. Регент управляет монашеским хором. Певчие начинают и оканчивают пение все вместе и по окончании осеняют себя крестным знамением. Регент следит, чтобы певчие умилительно и согласно пели, ибо пение должно умилять сердца предстоящих, приводить к прославлению Имени Божия. Усердные певчие, по свидетельству святых отцов, восходят в великое духовное совершенство, за благоговейное пение удостаиваются особого благоволения Матери Божией и святых угодников Божиих.
Во Введенском храме монастыря пение совершается на два клироса – правый и левый. В воскресные дни и двунадесятые праздники к ним присоединяется верхний смешанный хор.
Регент смешанного хора мон.Анастасия (Христенко), регенты правого клироса – мон. Агния (Ляпина), мон.Вероника (Пургель), мон.Мелитина (Шпиль), ин.Иулия (Чеботару), регент левого клироса – ин.Фотиния (Ефремова).

Сестринский хор под управлением мон.Анастасии (Христенко) записал 2 диска песнопений.

Когда я просила у своего духовника благословения петь на клиросе, он произнес фразу, на которую я в тот момент не обратила особого внимания: "Клирос — это передовая. Передний край. Не любит лукавый церковного пения, так что жди искушений". Через месяц со слезами пришла к духовнику за новым благословением — с клироса уйти: "Не могу, не получается, не мое это". Ответ был суров: "Уйдешь, когда выгонит регент. Считай это своим послушанием. Надо терпеть и учиться". Теперь и представить не могу, как бы жила без пения. Хотя до сих пор иногда спрашиваю себя: а решилась бы я пойти в хор, если б знала, сколько будет обещанных искушений?

Недавно на одном из регентско-певческих форумов в интернете прочитала: певчие, мол, церковная "элита": ни дисциплины, ни молитвы, масса высокомерия и самомнения. Хотела было возмутиться, но… передумала. Потому что, к великому моему сожалению, определенная толика правды в этой филиппике присутствует. Моя цель заключается не в том, чтобы напугать желающего петь в церковном хоре — хочется, чтобы новичок, пусть и в общих чертах, но представлял, что его ждет и к чему надо быть готовым.

Когда у человека, пришедшего в церковь, заканчивается новоначальный период, он понимает, что быть христианином — дело совсем непростое. Намного быстрее певчий-новичок понимает, что Богу петь трудно. Хорошо, когда певчий "вырастает" из детского хора — основные премудрости ему уже известны, да и сам процесс вхождения в хор протекает безболезненно. Беда в том, что такой "переход" совершают единицы. Да и не каждому храму под силу воспитывать детский хор.

Обычно на клирос попадают двумя путями (не берем во внимание профессиональных певцов). В храме уже есть большой, сильный хор или даже два — "правый" и "левый" (именуемый также любительским, учебным или будничным). Прихожанин (или чаще прихожанка), исправно поющий вместе со всеми "Верую" и "Отче наш", наконец набирается храбрости, подходит к регенту и робко спрашивает: "А можно мне в хор… попробовать?". Второй вариант — в храме вообще некому петь, кроме матушки-регента, которая во время общенародного пения чутко прислушивается и наконец подходит к потенциальному певчему: "Говорят, вы три класса музыкальной школы окончили когда-то? Может, попробуете на клиросе петь?".

Человек начинает пробовать. Чаще всего на первой же спевке или службе выясняется, что он ничего не знает и не умеет. А если и умеет, то как-то не так. Пока загибал пальцы, чтобы не перепутать гласовые колена, оказалось, что пропел стихиру или тропарь, не поняв, о чем там речь. Пока следил за нотами, ектения кончилась, а помолиться так и не успел. Да и вообще служба пролетела, как одна минута, оставив физическое ощущение выполненных погрузочных работ, особенно, если хор маленький и нужно именно петь, а не подпевать. А как же "едиными усты Бога славить"? Когда молился в храме, все несколько по-иному представлялось… Вот и первое искушение новичка.

Хорошо, если человеку сразу кто-нибудь объяснит, что молитва на клиросе творится больше делом, чем словом. Благолепное пение, побуждающее к молитве предстоящих,— само по себе молитва. А то ведь не редкость певчие, которые одновременно сугубую ектению поют и помянник читают. И то, и другое получается плохо…

Бывает, что плохо спели, регент замечание сделал, и сразу — уныние и "никакая-я-не-певчая!". Хорошо спели — хочется себя похвалить: "Надо же, как у меня хорошо получается!". Мне духовник в любом случае советовал Господа благодарить. Хорошо получилось — "Слава Богу!". Плохо — все равно "Слава Богу!"… На многих клиросах есть икона покровителя певчих — преподобного Романа Сладкопевца. А я бы посоветовала еще и житие его в моменты уныния перечитывать. И думать: "А действительно ли мне хочется Богу петь, как святой Роман того желал, или я просто свое тщеславие тешу?".

Дисциплина на клиросе — притча во языцех. Особенно в больших "праздничных" хорах, где часто поют невоцерковленные профессиональные певцы. Без опозданий, разговоров и препирательств с регентом мало где обходится. Далеко не каждого регента хватает и на музыкальную часть, и на воспитательную. Да и не каждый решится "воспитывать" нерадивую приму: обидится и уйдет, ищи потом другого при небольшой зарплате…

О зарплате — разговор особый. Левые хоры обычно поют во славу Божию. Им, с какой-то стороны, проще. Хотя и здесь есть опасность впасть в прелесть: "Вот они, корыстолюбцы, за деньги поют, а я — бессребреник". У "корыстолюбцев" из правого хора своя забота: ставка маленькая и служб по графику меньше, чем хотелось бы. Ставка действительно маленькая везде, кроме больших соборов в крупных городах. Как-то я дала объявление: "Требуются певчие", указала нашу обычную ставку. Получила совет: за такие деньги ищите бабушку или дедушку из прихожан.

Кстати, тема оплаты труда — одна из животрепещущих. Ясно одно: прожить на зарплату регента или певчего нереально. Однако настоящих подвижников пения Господь милостью Своей не оставляет. Но бывает, человек думает: "Настоящий певчий разбрасываться не должен, мне нужно семью кормить, стало быть, лучше вообще петь не буду, чем халтурить". Обычно такие "бывшие певчие" в душе понимают, что не правы, но на тех, кто клирос совмещает с другой работой (а таких большинство), страшно злятся.

Впрочем, мне кажется, "бывших певчих" вообще нет. Есть люди, которые пришли на клирос подработать или получить удовольствие от процесса пения и красивой музыки — как в хоровой кружок. Настоящие певчие не приходят — их приводит Господь, и порой самыми удивительными путями. Как сказала одна моя знакомая, настоящий певчий по своей воле с клироса не уйдет. Будет переживать неудачи, молиться, учиться, но без клироса не сможет.

24 июля 2006 года

Журнал "ФОМА": "Джаз родился в России, на клиросе. Разговор с регентом о музыке, ее восприятии и ее искушениях"

Приходя в храм, мы внимаем не только словам молитвы, но и музыке, на которую положены эти слова. Человек в общении с Богом не может обойтись просто разговором, чувства переполняют его, и он начинает петь. Но во время богослужения мы чаще всего даже не видим тех, кто поет для нас. Кто эти люди? Откуда есть пошла эта музыка и как она создается? Об этом и о многом другом мы беседуем с регентом Праздничного мужского хора Свято-Данилова монастыря в Москве Георгием Сафоновым.

Сафонов Георгий Леонидович, родился в Минске в 1964 году, закончил музыкальную спецшколу при Белорусской госконсерватории и Музыкальную академию имени Гнесиных в Москве. С 1995 года - регент Праздничного мужского хора Московского Свято-Данилова монастыря. Лауреат 1-го Всероссийского конкурса дирижеров. Почетный член Всероссийского музыкального общества. Обладатель множества церковных и музыкальных наград.

Праздничный мужской хор Московского Свято-Данилова монастыря существует с 1987 года. В его составе - 25 профессиональных певцов с высшим вокально-хоровым образованием. Участвует в монастырских службах по воскресным и праздничным дням, а также в торжественных богослужениях, возглавляемых Патриархом Московским и всея Руси Алексием. Хор - лауреат Международного конкурса церковной музыки (Будапешт, 1991 год), премии "Тэфи" в составе съемочной группы Светланы Дружининой за исторический сериал "Тайны дворцовых переворотов". В его репертуаре, помимо православной богослужебной музыки, произведения различных стилей и эпох, в том числе канты, колядки, русские военные и исторические песни, грузинские, македонские песнопения, старинные вальсы, застольные песни, специальная программа, посвященная 60-летию Победы. Хор работал со многими известными деятелями искусства - И.К. Архиповой, Б.В. Штоколовым, А.Ф. Ведерниковым, И.Д. Кобзоном, Ю.М. Соломиным и другими. Дискография - около двадцати альбомов.

- Георгий Леонидович, Ваш хор много ездит с гастролями, бывает за границей. Чем, на Ваш взгляд, различается восприятие духовной музыки в России и за рубежом?

Ничем. Духовная музыка интернациональна, ее воспринимают сердцем, даже если не понимают слов. И это радует. Ведь со времен вавилонского столпотворения языки разделены, а, слушая музыку, человек, даже не понимая слов, воспринимает ее так же, если не глубже, чем те, кто знают язык песнопений.

Но, конечно, наша, русская публика - особая. Я давно понял, что именно на ней надо проверять качество хорового коллектива. Равно как и его способность к исполнению того или иного произведения. И если какое-то песнопение почему-то "не пошло", повторять его бессмысленно. Нужно найти что-то другое, чтобы, в конце концов, "задело". Как только такой отклик есть, произведение можно вставлять в концерт.

- Вы не боитесь, что такое точное попадание может превратить духовную музыку в своего рода "хит", как знаменитую "Аве Мария", которую так часто исполняют на эстраде, что она уже не воспринимается как религиозное произведение?

Так оно и происходит. Во многом благодаря многочисленным современным эстрадным обработкам того же Баха, Шуберта или Каччини. Сама по себе это красивая музыка, но слыша ее постоянно только в таком исполнении, люди, естественно, перестают воспринимать ее как духовную. Потому я считаю, что любую духовную музыку надо исполнять, главным образом, в храмах и в том виде, в котором она изначально написана.

- А на эстраде?

На эстраде ее тоже надо исполнять в первозданном виде. Тогда она будет восприниматься. Даже если перед вами толпа "повернутых" подростков, достаточно исполнить одно из песнопений, которые поют в храме, и их настрой изменится. Только исполнить его надо так, чтобы каждый из них проникся этим возвышенным духом. И никакой дополнительной, эстрадной версии для этого не требуется.

У "Ave Maria" шикарная мелодия, очень глубокий духовный текст и все это сопровождается богатым аккомпанементом. При этом он не мешает мелодии. Он вообще не воспринимается при прослушивании, воспринимается только мелодия. А в современной музыке все наоборот - ритмичный аккомпанемент оказывается на первом плане, и люди им довольствуются, поскольку мелодия и смысл песни все равно ущербны.

- Но вы-то поете не "Ave Maria". Почему Вы так уверены, что неподготовленную аудиторию можно "зацепить" древнерусскими церковными песнопениями?

Ну, не такими уж и древними. Конец XVI века - это предел нашего погружения в историю.

Искони на Руси служили по болгарскому варианту византийской школы пения. Но поскольку люди мы творческие, постепенно у нас появились свои распевщики-самородки, которые что-то меняли, придумывали на клиросе

Вообще клиросное пение - это творчество. В результате к XIV веку было создано столько напевов, что стало очень трудно в них ориентироваться - в каждом городе, в каждой веси были свои попевки.

Унифицировать их начали только в конце XVI века, при Патриархе Никоне. Потом продолжили Бортнянский, Березовский и другие композиторы итальянской школы, а после них Львов ввел в духовную музыку немецкое направление. И только в конце XIX века Степан Васильевич Смоленский решил вернуться к истокам и попытаться восстановить древнюю традицию Именно Смоленский считается основателем московской школы, вернувшей к жизни древние напевы, хоть и в другой гармонизации, но в полном, несокращенном и неизмененном виде с нормальным текстом.

К сожалению, революция положила конец этой школе. Но с 1980-х годов ее снова стали пытаться возродить - этим занимается, к примеру, архимандрит Матфей (Мормыль)* в Троице-Сергиевой Лавре. А некоторые композиторы, такие как Свиридов, даже в светской музыке развивали направление, довольно близкое к московской школе. Впрочем, сейчас она вроде бы и существует, но в то же время ее как бы и нет. Многие считают, что она якобы сложна для пения на клиросе, и предпочитают более простую петербургскую школу. Хотя на самом деле московская школа вовсе не сложна, ее просто нужно сначала воспринять и ввести - и она будет существовать уже сама по себе - потому что она красивая и распевная.

- А что это такое - распевы?

У знаменного распева есть несколько модификаций: большой, сокращенный и малый, он же - киевский, который и взяли за основу, потому что службы постепенно сокращались. Далее следуют два неполных распева - болгарский и греческий, которые, кстати, пришли к нам вовсе не из Болгарии и Греции: болгарский создали болгары, осевшие в Москве, а греческий - греки, также прижившиеся в Москве и на Украине. Эти распевы сильно напоминают киевский, но подходят не ко всем текстам, не ко всем видам песнопений.

Особняком стоят такие распевы, как путевой и демественный. Путевой - это пение "по строкам", - когда каждым голос ведет свою мелодию. Эта техника достаточно сложна для восприятия. Она порой похожа на какофонию или на какую-то очень современную музыку. А иногда даже напоминает некий прообраз джаза. В этом смысле можно с уверенностью сказать, что джаз родился у нас в России. Но поскольку такая музыка сложна для восприятия, ее необходимо очень правильно исполнять. Для этого существуют особые приемы, которые современные хоры не используют.

Демественное пение почему-то считают домашним, народным, для распевания утренних и вечерних молитв в течение дня. Но это не очень правильно, потому что слово демество произошло от доместика - это пение "от головщика", когда главный голос начинает, задает мелодию, а потом ее повторяют все остальные.

Из дирижеров в регенты

- Как же Вы пришли к такой редкой в наше время музыкальной "специализации"? Неужели этому учили в советской консерватории?

Сама по себе специальность дирижера-хоровика после революции стала чем-то вроде массовика-затейника, организующего коллективное пение гимнов и песен. Поэтому образование у нас было основано, главным образом, на музыке европейской школы с преобладанием советской песни и русской классики. Однако, к счастью, встречались педагоги, сохранившие традиции старого дореволюционного поколения. Вот и мой педагог, Мария Афанасьевна Бондарь, заслуженная артистка России, доцент, хормейстер хора радио и телевидения, которым руководил Клавдий Борисович Птица, была ученицей последнего регента синодального хора, Николая Михайловича Данилина. Мне повезло, что я отучился у нее пять лет.

Мария Афанасьевна уже со второго курса начала давать нам некоторые духовные произведения. Одновременно я работал в любительском камерном хоре "Виват", который с 1979 года пел практически только духовную музыку. Руководитель хора Игорь Андреевич Журавленко - настоящий художник, который постоянно "откапывает" забытые или никогда прежде не исполнявшиеся произведения. Он сидит в библиотеках, находит какие-то интересные новые партитуры. Мы много пели кантов, духовных стихов. И получалось, что, с одной стороны, я пел духовную музыку, а с другой - дирижировал западную и русскую классику и советскую песню.

В результате я первым из студентов на третьем курсе Гнесинки на экзамене дирижировал третий концерт Сергея Рахманинова. Это был 1987 год, и комиссия спросила Марию Афанасьевну: "А почему "В молитвах Неусыпающая Богородица", это ведь духовное произведение?" Тогда еще не открыли идеологические шлюзы, да я и сам боялся - а как к этому отнесется кафедра? Но Мария Афанасьевна сказала: "Это не твое дело. Твое дело точно, правильно и с душой провести это произведение, чтобы это было убедительно".

- А Ваши учителя никогда не говорили, что они верующие?

Нет, мне они ничего не говорили. Не знаю, какими словами тогда Мария Афанасьевна убедила кафедру. Был долгий спор. Зато после этого случая и другие студенты стали брать духовные произведения - и правильно делали. Потому что обширнее и богаче этого кладезя подлинного искусства ничего нет, по крайней мере, в хоровой музыке. И дирижеров-хормейстеров надо воспитывать именно на ней.

Темой моего диплома был знаменный распев - с момента его возникновения у нас на Руси и вплоть до ХХ века. В том числе, в творчестве советских композиторов: Свиридова, Щедрина, Хренникова, Сидельникова, Гаврилина, Ларина, - все они частично его использовали. В особенности Свиридов. А параллельно я работал над курсом лекций по хоровой литературе (с музыкальным оформлением): начиная со знаменных распевов и заканчивая современными композиторами. Туда было включено очень много духовной музыки разных веков. Ведь обычно хоровую музыку начинают изучать с Бортнянского, да и то с его светских произведений, а чаще вообще с Глинки. А все огромное богатство церковной музыки до Глинки, по сути, вообще не учитывается. Так мои занятия музыкой все больше и больше обращали меня к духовным реалиям.

- Профессиональные вокалисты говорят, что службу в церкви спеть гораздо сложнее, чем концерт на сцене. Они правы?

Правы. Сложность в том, что богослужебная музыка в первую очередь основывается на текстах - стихир, тропарей, кондаков, ирмосов, - причем церковнославянских. И их нужно уметь петь на определенный напев. На каждый текст приходится по восемь гласов, а всего получается тридцать два напева - это тот минимум, который должен знать певец, поющий в храме.

Кроме того, церковнославянский текст нужно понимать, потому что без понимания петь его намного сложнее. Если он написан адаптированно (русскими буквами без сокращений), задача упрощается, но зачастую текст написан по-церковнославянски - с сокращениями некоторых слов, условными обозначениями каких-то букв, - и певцы в таком тексте очень часто "спотыкаются".

Они привыкли петь на концерте хорошо подготовленный и отрепетированный материал. Кроме того, там есть возможность передохнуть, например, когда раздаются аплодисменты. В церкви же этого нет, напряжение сохраняется от начала до конца службы, и певцы не очень подготовленные, приходящие к нам "попробовать", доходят иногда до полного изнеможения и говорят: "Я не могу у вас петь, у вас очень сложно".

Но церковные хоры разные. Скажем, монастырский хор должен знать все от "А" до "Я". А на обычном приходском клиросе он может быть менее подготовлен. То есть в идеале приходской хор должен знать примерно столько же, сколько и монастырский, ну, может, не в таких многочисленных вариантах. Но в реальной жизни многие певцы-вокалисты предпочитают петь на приходских клиросах, потому что там не нужно напрягаться, там все расписано по партитурам - регент заранее все готовит, и певец поет по нотам, причем, каждый раз практически одно и то же. А в монастыре мы чередуем до пяти-шести вариантов только нотных текстов. Чередуются и напевы. Мы поем и подобны, и гласы в гармонизации различных авторов. В результате, количество напевов в три-четыре раза больше.

Более того, нам говорят: обиход мы и так услышим - на буднях, а от вас требуется праздничное пение.

И ошибаться невозможно. Некоторые думают, что на службе можно не спеть то или иное слово, что-то пропустить, и никто не заметит. Но на самом деле это влечет за собой некоторое замешательство в молитве в алтаре, а из алтаря это замешательство передается прихожанам. А когда служба проходит на одном дыхании, когда хор поет вдохновенно, служащие в алтаре тоже вдохновляются, и молитва у них идет по-другому, и прихожане из храма выходят просветленные и одухотворенные.

Неверующие певчие

- Какими качествами, помимо профессиональных, должны обладать регент и певчие на клиросе?

Трудно сказать. Обычно в хоровой коллектив или театр предпочитают набирать людей профессиональных, которые умеют петь, "дышать", читать ноты, имеют соответствующее образование и так далее. Я работал со многими светскими вокалистами, но всегда считал, что в коллектив нужно набирать людей с учетом их человеческих качеств, чтобы с ними было легко работать, договариваться, чтобы люди друг друга понимали, чтобы можно было создать некоторое подобие семьи. Меня как начальника и как человека, прежде всего, интересовало такое качество как интеллигентность. Это сложное понятие Я бы сказал - это добросовестность по отношению к своим обязанностям и снисходительность к своим товарищам. Вот что важно. Потому что бывает, кто-то ошибется, а на него еще шипеть начинают: "Вот, из-за тебя все не так пошло" На мой взгляд, такого рода суждения - прерогатива регента. Замечания должен делать только тот, кто управляет коллективом. Все остальные должны относиться друг к другу снисходительно, особенно на клиросе, потому что здесь стоит сделать кому-нибудь замечание, как тут же сам ошибаешься Господь попускает. Особенно если замечание сделано "не совсем по делу" или с недобрым сердцем. Нужно либо дождаться перерыва, либо сделать замечание уже после службы. Правда, тогда многое забывается - ну, и хорошо: если забылось, значит, это несущественно.

- Как Вы относитесь к тому, что в храмы часто берут певчих по принципу "лишь бы пели хорошо", даже если они равнодушны к вере?

Да, такое случается. И у нас на клиросе это было. Хотя сейчас у нас, в принципе, все крещеные. Но бывает, приходят люди, относящиеся к вере прохладно. Их либо крестили в младенчестве, и потом ими никто не занимался. Либо человек сначала пришел к вере, а потом в ней разочаровался. Но они профессионалы с хорошими данными, все умеют. И я на них не наседаю. В любом случае, к нам приходят православные - не католики, не мусульмане.

Я вообще всегда считал, что православная вера - как вода, которая точит камень неверия. Я заметил, что люди через год, через два, через пять или даже десять лет вдруг начинают исповедоваться, причащаться.

- Но ведь на клирос приходит немало людей вообще неверующих?

Бывает и такое. Найти певчих в мужской хор в наше время трудно. А таких, которые быстро схватят и выучат весь наш репертуар, вообще практически невозможно. Поэтому каждый певчий у нас на клиросе - на вес золота. В последнее время наших певчих приглашают в другие коллективы - для гастролей, концертов, и я понимаю, что это - оценка нашего хора. Меня это радует. Хотя, конечно, огорчает, что клирос остается без хороших певчих. Но иногда они возвращаются.

- А как вообще певчие попадают на клирос?

В основном, по знакомству. И я сторонник того, чтобы набирать людей, которых уже кто-то из певчих знает. Случалось, что люди, пришедшие с улицы, так и не смогли слиться с коллективом ни профессионально, ни по-человечески. А так я, если "новобранец" не дорабатывает, не учит материал, могу потребовать, чтобы тот, кто его привел, решил эту проблему. Например, объяснил ему, что у нас - целая очередь желающих работать в нашем хоре Есть, конечно, редкие голоса, но в целом, незаменимых нет. Сейчас мы все работаем единым коллективом. Правда, иногда, получив у нас хорошую подготовку, кто-то начинает смотреть на сторону. Приходиться ставить вопрос ребром, чтобы человек сделал выбор. Бывает, уходят, и становится жалко потраченных сил, но потом думаешь: "Еще одним хорошим певчим в Москве стало больше". Уходят и в театры. Что ж, пусть работают, это их выбор.

Искушение клиросом

- Говорят, на клиросе много искушений?

Конечно. На клиросе проявляется вся палитра человеческих слабостей. Лукавый не дремлет. Маловерие мешает. Очень мешает суета. Бывает, происходит сбой, кто-то ошибся, начинается выяснение отношений, и эта волна передается всем - прямо на глазах среди певчих распространяется паника. Так что, если не установились гармоничные, проникнутые взаимным терпением отношения, полноценно работать невозможно.

- И такие гармоничные отношения действительно достижимы?

Достижимы, я уверен. Либо регент задает тон человеческих отношений, создает конструктивную, творческую атмосферу, либо это должен быть кто-то из певчих - сильный лидер. Бывает, что сами певчие помогают регенту быть главой.

Я начинал регентовать еще в 1988 году. Решив стать регентом, поехал к архимандриту Матфею Мормылю, думал поступить на семинарские регентские курсы. Он спросил о моем образовании и, услышав об одиннадцати классах музыкальной спецшколы при консерватории и семи годах Гнесинской академии, замахал руками и сказал, что просто нужно год поработать на клиросе, и я сам все пойму, а если не пойму, тогда могу приехать к ним, и они мне все объяснят. Так я и вышел первый раз регентовать службу Антипасхи (ее в народе еще называют Красной горкой) в храме села Заозерье Павлово-Посадского района. Конечно, я что-то почитал, подготовился, но Антипасха - особая праздничная служба, где все ломается по сравнению с обычным последованием. Состояние у меня было близкое к шоковому. Но певчие оказались людьми опытными, по 10-15 лет певшими на клиросе, они меня успокоили и все сделали сами. Порегентовал я полгода, а потом внял совету настоятеля, что, мол, лучше мне некоторое время постоять на клиросе простым певчим, чтобы научиться. На самом деле регенты-педагоги старой школы, например, Свешников, говорили, что нужно 3-5 лет попеть на клиросе, чтобы стать настоящим регентом. И я ушел в певчие. Работал попеременно то в Новодевичьем, то в Даниловом монастыре. Это была хорошая школа. Особенно Новодевичий.

Регентом я стал через пять лет - в 1994 году, подтвердив таким образом правильность советов мудрых людей. Но даже сейчас не могу утверждать, что все познал в своем деле. Один старый регент в восемьдесят лет говорил, что понял, что идет не той дорогой. Это удел любого художника. Он должен быть недоволен собой, тогда есть движение вперед.

- Ломать себя сильно пришлось?

Да нет. Главная проблема всей моей жизни - это приспособление к современному миру. В семье меня воспитывали в старых традициях, а попал из Минска в Москву - жизнь закрутилась вихрем, и я был просто вынужден перестроиться. Но до конца стать другим я был не в состоянии. А попав в храм, окунулся в родную, понятную и близкую мне среду. Хотя современный мир наступает, он и сюда проникает. И порой очень трудно бывает с этим бороться. Существуют серьезные проблемы в плане общения друг с другом. Кроме того, многие творческие люди по природе своей очень ленивы. Я как раз из их числа - мне порой нелегко бывает справиться с ленью. Иногда просто сил нет. Но приходишь в храм и понимаешь - надо. Служба как бы подпитывает человека изнутри. И чем больше находишься в храме, тем проще бывает преодолеть в себе что-то, что мешает жить, работать, развиваться. Время сжимается, хочется успеть, хочется сделать побольше. Хотя в итоге не мы, а Господь рассудит, что мы успели, а что нет.

Анастасия ВЕРИНА
август 2006 г.

О да, это моя любимая тема. Люблю поговорить об ужасах, да запудрить неокрепшие юные головы мировыми проблемами, которые часто возникают на клиросе. Клирос - уникальное место. Уникальное тем, что люди умудряются создавать себе неприятности на пустом месте. Работают вместе несколько неплохих, в сущности, людей. Работают за копейки. И занимаются не производством наркотиков, а через музыку и духовный стих славят Господа. Казалось бы, что у эдаких лапочек и душек может не ладиться? О, еще как может! Делюсь опытом...

Начну с того, что расшифрую термин "искушение". Церковный человек под этим словом понимает конфликтную ситуацию, в которой замешаны два (или более двух) человека, вокруг которых возникает ссора, недопонимание, пробегает собака, а отношения (иногда быстро, а иногда медленно) стремятся к точке замерзания. И боюсь, простого паяльника не достаточно, чтобы отогреть покрытые густым инеем души. Главной идеей, давшей название явлению, является предположение, что люди ссорятся не сами по себе. Им подбрасывает как бы "зародыши ссор", некие потенциально конфликтные ситуации сатана и его прислужники - бесы. Иногда в это охотно веришь))

Поскольку певчий поет не в туалете или ванной сам для себя, а работает вместе с кем-то, и имеет над собой начальство в виде настоятеля (а иногда и негласное начальство в виде костяка прихожан - церковных бабушек), то это очень жирная и плодородная почва для искушений. Искушения на клиросе колосятся как зерновые культуры на богатых почвах Придонья.

В самом деле, здравствуй, доктор Фрейд, сама структура этой работы такова, что и без всяких бесов поцапаться очень и очень легко.

Хочу отвечать за свою работу (а не за чужую)!

Это один из главных мотивов поссориться. Певчий поет в хоре. Хор состоит из нескольких человек. Каждый человек в хоре - не ангел, это зачастую просто профессиональный музыкант после ВУЗа, работающий до кучи в музыкальной школе, или оперном театре. То есть, зачастую это совместитель. И не смотря на то, что основной мотив в профессиональном хоре - заработать хоть чуть-чуть на жизнь (обычно бедную, близкую к нищете), певчий позориться не хочет. В самом деле, кому хочется участвовать в чем то предельно постыдном и позорном, выходить красный после служб, потому что стыдно за только что прошедшую не то службу, не то хор лягушек.

В принципе, певчие хотят петь хорошо. Но ведь возможности каждого участника хора не равны, да и бывают чисто физиологические проблемы. Бас простыл и охрип, у сопрано критические дни, а на альта дома наорал муж и ее до сих пор трясет. А вот я, такой хороший, пришел в нормальном настроении. И настроен на идеальное пение. А вместо пения - нечто похожее на хрюканье. Меня подставляют!

Вот и самый популярный повод посориться. Искушение неравными возможностями и желаниями. . Она это плохо спела! Он опять (опять!) не попал на эту ноту! А она опоздала на пять минут и довела меня до белого каления. Здесь каждый участник хора мысленно на хорошем чистокровном русском (иногда матерном) благодарит алфавит за любезно предоставленные восклицательные знаки!!! Ибо нервы копошатся внутри организма, как рассерженные черви.

Меня подставляют! Я то гений, я хочу идеального пения, но "эти" мне не дают покрасоваться. Я то хочу петь хорошо, а мне не дают донести свое превосходное видение этих произведений, потому что "набрали по объявлению вагонов"...Кстати, такое бывает в самом деле. Настоятель может подойти к регенту и поставить его в известность о том, что в хор приходит новый человек. А потом сам же удивляется "а почему сегодня служба прошла так, как будто сельский хор доярок решил дерябнуть портвейну и позвали грузчика Ваню вместе попеть частушки")) Потому что певчие - народ с хорошим воображением, и все уже дружно "предвкусили", как "новый певчий все испортит". А бедолага настоятель думает, что же случилось с его "птичками". Птички уже вовсю прямо во время чтения евангелия на утрени яростно спорят "Я с ней петь не буду", "если его все-таки примут - уйду сразу" и тому подобные вариации на хохломские наигрыши.

Как лечить: Регенту НИКОГДА не позволять ругаться певчим на службе. Просто властно затыкать всех. Все решим на спевках и точка. "Она плохо это спела"? Решим на спевке. Настоятель хочет кого-то принять без согласия певчих? Регент должен коротко, как топором сказать "Я. Это. Решу. Все". Соответственно, и сама регент должна певчих скорее успокаивать на службах (не позволять нервам полыхнуть как ядерная боеголовка), зато на спевках снимать стружку по полной. Люди в целом спокойнее реагируют на неудачи, если их щадить и уметь в нужные моменты грамотно подслащивать пилюли.

Собственно, это главная трудность работы на клиросе - люди хотят результата, но разочаровывают друг друга тем, что от коллеги хочешь больше, чем он может дать.

Но иногда веришь в бесов и искушения именно в церковном смысле.

И что она на меня взъелась...

Такое тоже бывает. Ты вроде бы все делаешь хорошо и правильно. Делаешь свою работу добротно, так еще и левых обязанностей на себя навалишь. Вроде бы, должно быть идеальное к тебе отношение. Но ты, как чуткий человек, чувствуешь что некий другой человек против тебя постоянно, как это говорится у молодежи, "нозит")) Чего ему от тебя нужно, ты понять не можешь, но в целом ты его раздражаешь уже самим фактом своего существования.

Главная особенность в такого вида искушениях - их глобальная несправедливость. Человек, который вдруг "налился черной водой" против тебя, с твоей точки зрения, не имеет никаких мотивов так себя вести. Но ведь факты перед глазами! Ты видишь, что тебя за что-то не любят. При этом не все, а только конкретный человек (реже группа людей).

Более того! Иногда ни с того, ни с чего ты и сам ощущаешь подобные чувства по отношению к некоему певчему. Ты вдруг "понимаешь", что этот человек - притворщик и на самом деле "куда хуже, чем есть на самом деле". И как это раньше ты этого не видел? Да он же сам люцифер во плоти! Или, если не драматизировать, тебе вдруг кажется, что у некоего взятого человека есть очень неприятные качества, от которых тебе не приятно. И тебя так и подмывает этому человеку сказать что-то на этот счет. Притом что вместе работаете годы, и раньше ты ничего подобного в нем не замечал, а сейчас вот вдруг раз и заметил.

Фишка таких искушений в том, что "нет никакого повода", никакой причины, чтобы это работало в принципе. Таких конфликтов не должно возникать! Но они возникают. Причем они всегда предельно обидны, потому что в таких конфликтах одна из сторон обижена чудовищной несправедливостью с другой стороны. И потому даже клиросы разваливаются на пустом месте от таких искушений.

Как лечить? Очень просто. Вот дуется на тебя кто-то подобным образом. Подойди на церковную кассу и скажи "Хочу заказать сорокоуст за здравие за ИМЯ ОБИДЧИКА". Да, это будет стоить неких денег. Но это дешевле последствий от лечения смертельных обид или ухода с клироса. Работает ли это? Практически всегда. Сомневаетесь? Да вы просто проверьте, что вы теряете? Если люди верят в полную ерунду вроде гороскопов, то почему бы не поверить в силу молитвы за обидчика. Все-таки молитва, светлая сила.

Меня НЕ ценят!

Огромный мощный пласт искушений. Пик искушений этого типа приходится на Великий пост (слабее, но тоже есть - в Рождественский). Это искушение выглядит таким образом. Вам вдруг начинает казаться (причем со всей убедительностью), что на вас странно смотрят, говорят с пренебрежением, и вообще не достаточно ценят.

В сердце начинает копиться обида, хочется уйти, доказать "как без вас будет плохо". И если ушли, вам будет постоянно хотеться проверять "как на клиросе поют без вас", будет жгучее желание услышать, как пение из стройного превращается в арию из унитаза. Вы будете звонить лояльным вам певчим, или стоять лично на службе. И постоянно упрекать певчих, мол "ну вот...пение превратилось в мусор...как же так...а ведь достаточно было просто признать мою ценность, повиниться" - и все получилось бы. Пение вернулось бы в строй.

Этот тип искушения во первых, является классическим, но и одним и самых эффективных и сильных. Дьявол попросту делает все что захочет с клиросами, на которых начинается подсознательное брожение и жажда самоудовлетворения у певчих.

Денежные конфликты и несправедливость условий работы.

Это один класс проблем. Люди видят некую несправедливость в оплате и начинаются нестроения (идут неприятные разговоры в коллективе, певчие пропускают службы, ведут себя наглее обычного, качество пения упало) . Например, ученик получает столько же, сколько мастер, проработавший на клиросе более 10 лет. Обидно? Думаю, да. Я бы вообще на месте настоятелей вводил бы коэффициент лояльности. Проработал год - +10% к номинальной ставке. Проработал два года - +15% к номинальной ставке. 3 - +20, 4 - +25, 5 - +30. Проработал более десяти лет на одном месте - получаешь базовую ставку (которая может меняться вслед за инфляцией + надбавочный коэффициент за выслугу) + 50%. У первчих появляется ощущение карьеры, желание совершенствоваться и прокачивать себя (чтобы подольше поработать).

Вообще, тема несправедливости оплаты на клиросе должна рассматриваться отдельной статьей, настолько она объемная. Но в целом я призываю настоятелей всегда плотно и тщательно думать на тему оплаты а) новичков б) старичков с) регентов.

Глобальное решение проблем искушений

Я пришел к выводу, что для клироса очень ценным является наличие на нем сильного психолога-лидера, который обладает высоким авторитетом и сильной властью (кнут у него должен быть). Такой лидер обычно умеет предвосхищать проблемы, путем психологического анализа рассчитывая конфликтные ситуации.

Я видел таких людей. Они работали очень изящно. Например, тебе сообщают расписание. "Дима, тебе завтра надо прийти чуть попозже, не к началу службы. Не искушайся, эта просьба продиктована тем, что в начале много чтения, и мы не хотим, чтобы ты просто так стоял час и переутомился". Ведь можно было просто сказать "приди в 5 вечера, а не в 4". Но мне не просто сказали, во сколько прийти, а еще и объяснили, почему в просьбе нет ничего унижающего. Мне не дали даже шанса на обиду.

И эти люди постоянно так делали. Они каждое свое распоряжение обосновывали, объясняли, расшифровывали. Чтобы не было непонятных моментов, чтобы не обидеть, не оскорбить. Отношение было бережным и чутким. При этом они не скатывались в панибратство и жалкое оправдательное бормотание. У них была власть и они могли вовремя провести черту "Дима, я тебе не подруга, а начальник, моя задача чтобы ты хорошо сделал свое дело, и получил за это максимум, который я смогу для тебя выбить". Ты все понимал и принимал правила игры.

Думаю, хорошему руководству можно просто научиться. И тогда 90% искушений, возникающих вследствие паршивого управления, отпадут. А на бесовские искушения, которые мало объяснимы рациональными доводами, есть церковная касса и сорокоусты за здравие))

Итак — снова регенты. Предлагаем интервью еще с тремя усердными делателями пучковского клироса.

— Как Вы стали регентом?

— В церковь пришел в 1990 году. Перед Пасхой 1991 г. начал петь на нашем клиросе. Зимой 1992 г., когда в храме появился второй священник, о. Леонид, увеличилось количество служб, и о. Владислав благословил Евгения Сергеевича Кустовского подыскать и обучить кого-нибудь из местных. Как он сумел обучить меня — не представляю. Устав я воспринимал достаточно бойко, а нотной грамотой не владел вовсе. Но за год Евгений Сергеевич сделал из меня вполне приличного «левохорного» регента.

Он говорил, что регент — это, во-первых, уставщик, который знает службу и ориентируется в ней «от и до»; во-вторых — музыкант; в-третьих — педагог. Так что доучиваться мне пришлось еще много лет.

Долгое время, около 20 лет, я был регентом «на стороне» — сначала в Красном, потом в Былово. Все мои певцы были профессиональными музыкантами, и приходилось им соответствовать. Хочу с благодарностью вспомнить ныне покойную Людмилу Петровну Дикунову (пела с нами в Красном) — за несколько уроков она преподала мне диезы, бемоли и другие основы нотной грамоты. Очень многим я обязан Илье Ильичу Вашеруку, замечательному музыканту и педагогу. Несколько лет он занимался со мной дирижированием, хором, сольфеджио, вокалом.

— Что для Вас самое трудное в регентстве?

— Я был очень нетерпим к любым погрешностям на службе. Если священник ошибался, я раздражался, спорил. Ошибки певцов меня выводили из себя — я не мог понять их проблем с воспроизведением церковнославянского текста. Сейчас уже снисходительно к этому отношусь.

— Это долго продолжалось?

— Первые лет 10. Но и сейчас, когда служба «подъезжает» к трудному тексту, у меня по привычке всё внутри сжимается.

— Певчие часто ошибаются? Ведь не все из них с музыкальным образованием…

— Тут важно не столько музыкальное образование, сколько регулярность посещения служб. Нужна практика. Тогда и гласы не будешь путать, и ударения.

— Расскажите про гласы. Откуда они взялись?

— Еще из античности. В те времена под гласами подразумевались лады. То, что мы сейчас называем гласами, — это просто восемь разных напевов, базовых мелодий, на которые ложатся церковные песнопения. (Точнее, по 8: тропарных, стихирных, ирмосных и прокимновых). В VIII в. Иоанн Дамаскин систематизировал гласы и ввел их в общецерковный обиход. Считается, что каждый глас имеет свой характер, настроение. Как молитва бывает покаянная, благодарственная, просительная, так и гласы имеют свои оттенки и нюансы. Например, первый глас — торжественный, третий — тревожный, воинственный, шестой — покаянный, седьмой глас — созерцательный и т. п.

— Вы готовитесь к службе каждый раз?

— Сейчас нет. Иногда возникает необходимость заглянуть в «Богослужебные указания». Что-то согласовываем со священником перед службой.

— Расскажите про клиросные (певческие, регентские) искушения.

— Те искушения, которые серьезно мешают жить, служить Богу, — они у нас обычные, человеческие. Специфически клиросные «весят» существенно меньше, по моему ощущению.

Одно из таких — торопливость. Может дойти до того, что знакомые наизусть тексты прихожане не узнают. Я это слышал даже в монастырях. Такое чаще случается не от спешки, а от какого-то азарта. Этот азарт иногда нас захватывает, и нужно себя сдерживать. Бывает и «обратный» азарт: слишком все растягивать, распевать «с выражением».

Еще искушение — когда регент недоволен качеством исполнения и начинает высказывать певчим претензии по ходу службы. Если певцы не взяли тон, не поняли жеста, это ошибка регента. И зачем «кулаками махать»? В следующий раз сделай так, чтобы тебя поняли. Не нужно выяснять отношения во время службы.

— Значит, Вы считаете, что все зависит от регента?

— Да. Я очень рад, что у нас возобновились спевки, где можно разобрать сложные места, что-то объяснить, попробовать новое.

— Удается ли певчим молиться? Ведь им приходится следить за текстом, за мелодией, за руками регента…

— Конечно. Это служение как раз располагает к молитве. Человек всем своим существом поет, обращается к Богу, молится. Но это достигается, когда свободно владеешь нотной грамотой, текстом, когда хорошо понимаешь регента. На клиросе не должно быть коллизии молитвы и работы, наша работа — это молитва.

Регенту сложней: нужно из тумбочки что-то достать, открыть, дать команду, скоординировать со священником. Но когда уже всё «на автомате», то можно вполне при этом молиться. По крайней мере, разумно, с участием души и сердца, произносить слова молитв.

— Что Вы скажете о взаимоотношениях между певчими на клиросе?

— Когда приходит новый человек, он сначала подпевает кому-то более опытному в своей партии. Ощущение примерно такое, что на тебе кто-то повис. Когда я был начинающим регентом и певцы мои были еще не сильны в обиходе, мне зачастую хотелось, чтобы вообще никого рядом не было, — проще самому спеть.

А еще бывают люди с обостренным слухом, для которых сдвиг даже на восьмую тона — уже нестерпимая фальшь, как железом по стеклу или ножом по сердцу.

— То есть это не из-за вредности характера, а правда очень тяжело?

— Да, это очень тяжело.

— Что же делать?

— Такой вот крест. Надо терпеть. Певчим «со стажем» надо помнить, что они сами были такими же какое-то время назад, на ком-то «висели». А регент должен наблюдать новичка: если нет динамики и нет желания серьезно учиться, лучше посоветовать человеку заняться чем-то другим.

— Клирос — особенное место, приближенное к алтарю. И вдруг певчие на службе начинают вольно себя вести — смеются, разговаривают… Понятно, что у них сильное напряжение, но ведь весь храм слушает их. Такая расслабленность очень удивляет. Не возникает ли у них ощущения, что они находятся где-то на верхней полочке по сравнению со всеми остальными, на особом каком-то месте?

— Нет, это простая человеческая усталость, немощь. Певцы здесь ничем не отличаются от обычных прихожан — те ведь тоже не молятся непрестанно. Мысли разбегаются то и дело. Все время пребывать в молитве трудно. Макарий Великий однажды попытался пять суток ни о чем не думать, как только о божественном. И, как сказано в Патерике, так раздражил демона, что в келье все стало дымиться и тлеть. Тогда он это дело бросил, чтобы не искушать Господа Бога своего и не требовать от естества вышеестественного. Невозможно, к сожалению, для человека, даже на 2-3 часа службы, полностью уйти в богомыслие.

— Были какие-то случаи, которые резко изменили Ваше отношение к регентству?

— Да. Я хочу вспомнить священника, уже почившего, с которым мне довелось восемь лет служить. Это отец Василий Фесюк, настоятель храма Архистратига Михаила в Былово. Он много лет был регентом, много ездил по России, Украине, Прибалтике. Батюшка хорошо понимал, что такое регентское служение, и пытался это до меня донести, подсказывал многое по репертуару и манере исполнения. Человек он был взрывного характера и многие понятия вколачивал в нас, как гвозди. Благодаря о. Василию я усвоил, в частности, что разнообразие церковной практики — это богатство Церкви. Что местные богослужебные традиции, уставные или певческие, ошибочно считать чем-то абсолютным. Где-то поют Бортнянского, Чайковского и Веделя, где-то — знаменный распев, где-то — простой партесный обиход — и это здорово! А настоящий регент, мастер своего дела, должен уметь и пробовать все.

— Какие у Вас есть пожелания клиросу?

— Ходите на спевки! Тогда все у нас получится.

— Как ты пришла на клирос, стала регентом?

— На клирос я попала в 12 лет. В Косинской православной школе наша учительница по математике одновременно оказалась регентом. Удивительный человек — у нее был интерес ко всему, на все хватало энергии: она организовывала разные занятия, вылазки куда-то, праздники. На нее очень хотелось быть похожей. Буквально через год она ушла в монастырь и регентом пришлось стать девочке, которая была меня на два года старше. Появился у нас и еще один преподаватель, маститый московский регент: батюшка пригласил своего однокашника по Духовной семинарии. Вскоре та девочка отказалась от регентства, так как это было для нее очень тяжело. На одной из литургий поставили регентовать меня. Я тогда училась в музыкальной школе и по сольфеджио перебивалась на жалкие «тройки». Конечно, на клиросе авторитета у меня не было. Директор и учителя пытались меня поддержать, но этого было недостаточно. Однако пройденный период оказался весьма знаменательным — я поняла, что регентство мне интересно. Устава я еще не знала и последовательность службы запоминала с большим трудом. Позже я познакомилась с известным в Москве регентом Олегом Мартыновым. Он делал новые гармонизации, очень чтил Устав, традиции Церкви. Я все впитывала как губка. Он преподавал сольфеджио на регентских курсах у Кустовского. И я уже жаждала туда пойти. Весь подростковый возраст у меня пришелся на увлечение регентством — это было что-то чудесное!

Закончив 9-й класс, я поступила в Свято-Димитриевское медицинское училище. Проучилась там год и ушла, т. к. меня интересовало именно акушерское образование, а не общее сестринское. Помню: был уже конец Поста, Страстная, я вышла из училища, довольная, что не завязана на обязательствах и могу ехать, куда хочу. В этот же день я прибилась к тем, кто уже учился у Кустовского. Вольным слушателем прошла оставшуюся часть курса, а с сентября была зачислена на следующий учебный год. Этот период вспоминаю с большой благодарностью: такого счастья и радости мне не приносила никакая другая учеба, это была школа, где мне нравились все предметы и все преподаватели.

В 2003 году в Пучково проходил очередной регентский съезд. Я жила здесь неделю. Было много ярких впечатлений. Я, московская городская девочка, попала в деревню — ночью можно просто выйти погулять, посмотреть на звезды, на пруд. Тут собралась необыкновенно интересная компания: много регентов из разных мест… Потом я стала сюда возвращаться, иногда пела, регентовала. Приезжала накануне служб и оставалась ночевать у друзей.

В 2005 году я вышла замуж в Троицке и практически сразу объявила набор детского хора. Собрались совсем маленькие дети от пяти лет (Боголюбовы, Игнатенко, Карташевы, Купцовы, Лазаревы). Одновременно поступила в акушерское училище. Потом стали рождаться дети, и учеба растянулась на восемь лет. Мне уже трудно было регентовать в храме, и я в основном занималась детским хором. Мы участвовали в праздничных концертах, пели на Пасху и на Рождество. Дважды мы выступили на фестивале детских хоров воскресных школ, проходивших в Храме Христа Спасителя.

Все чаще в мой адрес звучал вопрос: «А нет ли у Вас занятий для взрослых?» Так собрался взрослый хор, часть которого — родители учеников детского хора. Образовался хор школьного храма. Люди с энтузиазмом приходят, желая делать что-то нужное: петь, служить — у них сейчас такой правильный настрой. В этом году набрали новый детский хор, но пока он еще на стадии формирования. Я собираю его после ранней службы в воскресенье. Начинать всегда трудно, всегда какие-то новые ощущения, пока мы не научимся взаимодействовать. Сейчас все меня устраивает, только приходится задаваться вопросом: правильно ли, что муж следит за детьми, пока я на службе?

— Что ты можешь сказать про искушения на клиросе?

— Больше всего меня огорчают собственные ошибки. Ведь моя регентская деятельность не была постоянной из-за маленьких детей. И если что-то идет не так, это побуждает меня усиленно молиться.

В основном хоре для меня являются искушением споры между некоторыми певчими: кто правильней поет и кто должен срочно замолчать.

— В чем это проявляется?

— Испепеляющие взгляды во время службы, да и реплики соответствующие. Что касается моего хора, то я понимаю, что у нас еще светлый период. Я здесь преподаватель, а они — ученики. Субординация работает, и мне спокойно. Делаешь замечание — никто не возмущается. Но если приходит кто-то с основного клироса, появляются попытки указывать певчим. Я стараюсь это сразу пресекать, потому что убеждена: только регент должен делать замечания. Слава Богу, в моем хоре все как раз пытаются поддержать друг друга. Я больше всего ратую за то, что на клиросе все должны друг друга любить, и мне самой пока удается не раздражаться. Мы просто учимся и просто поем. Если кто-то ошибается, то не слышит никаких обвинений в свой адрес от других певчих.

— Когда ты находишься на основном нашем клиросе, тебе никогда не хочется сделать замечание другому?

— Иногда очень хочется что-то сказать человеку, который стоит рядом и явно не дотягивает. Но обычно пальцем покажешь и этим ограничиваешься. Либо человек исправляется, либо приходится смиряться — вероятно, он просто не может пока исправить ошибку. Но если регента все устраивает, то никаких попыток поправлять друг друга со стороны певчих быть не должно.

— Как это получается, что пока люди учатся, они такие хорошие, смиренные, а когда вырастают в профессионалов, становятся другими? Это от повышенной чувствительности к «чистоте тона», от большего профессионализма?

— Где-то это привычка, где-то — гордость. Человек может привыкнуть к почти ангельскому состоянию на клиросе: «У нас так все хорошо!» Но потом начинает видеть несовершенство в том, что раньше можно было бы пропустить. Надо сохранять любовь. Я лучше потерплю фальшь — пусть мне это будет доставлять некий дискомфорт. У каждого свои слабости. Вот меня, например, огорчают те клирошане, которые не могут жить в мире с другими певчими… Это очень болезненный момент. Сложно с этим смириться. Кажется, ничего страшного не произошло, можно было бы не заметить, а получается целая разборка. Я стараюсь это гасить, потому что у меня функция другая: обучающая, требующая большого терпения. Есть ученики, которых нужно утешать, поддерживать, говорить, что все хорошо.

Нередко слышишь: «Я люблю музыку, очень люблю петь, но у меня нет данных, чтобы петь на клиросе». На деле оказывается, что данные-то есть, просто из-за того, что человек боится, он даже не пытается услышать свой голос как инструмент, который можно направить в правильное русло. Я не считаю, что это исключительный дар. Клиросное послушание и регентство — это в какой-то степени ремесло, и оно должно стать служением. Знаю много матушек, которым приходилось уезжать с батюшками в далекие деревни и с нуля петь и регентовать, и всему этому они обучаются и создают там хоры.

— Что бы ты хотела еще сказать из того, что считаешь важным?

— Мне бы хотелось, чтобы общность на клиросе расцветала! И еще, чтобы люди с маленькими детьми тоже имели возможность петь.

— И ты готова их всех учить?

— Да. Я это все время озвучиваю, это мое кредо: учить всех желающих.

— Как Вы стали регентом?

— В храм я пришла лет в 20. Тогда начались богослужения у о. Владислава в Трехсвятительском храме, и почти весь хор вместе с Евгением Сергеевичем Кустовским переместился туда. Отец Владислав постоянно призывал прихожан на клирос. Мама, которая и привела меня в храм, неоднократно мне об этом говорила, поминая мою музыкальную школу. На тот момент я очень редко ходила в храм, не знала и не понимала богослужения, и, конечно, стеснялась идти на клирос. Однажды на будничной службе на клиросе была единственная певчая, у которой к тому же возникла проблема с голосом. Она очень просила подойти помочь тех, кто «хоть как-то может петь». И я, пересилив себя, пошла. Так я, почти одновременно с Олей Захарченко и Юлей Кирилловой, попала на клирос.

Становление певчего — это очень интересный и тяжелый процесс. Сначала ничего не понимаешь. Я даже боялась смотреть в текст, не то что пытаться его прочесть. Молитв много, а мелодий определенное количество. Тексты раскладываются на мелодии (гласы) прямо по ходу службы. Нужно по руке регента спеть. Есть гласы стихирные, тропарные, для ирмосов, есть еще прокимновые (все по восемь гласов), еще подобны. Что-то запоминается лучше, что-то хуже. Как-то, когда я еще только года два пела, приехал Евгений Сергеевич и стал уверять, что из меня может получиться регент. Он встал сзади и начал дирижировать моей рукой. Но тогда я была убеждена, что никогда не смогу стать регентом. Спустя еще несколько лет почему-то иногда не оказывалось регента и мне приходилось брать на себя его обязанности, при этом я продолжала очень стесняться. Мне казалось, что я ничего не знаю, не умею, и это вообще не мое, хотя отец Леонид предлагал мне пойти учиться к Кустовскому на курсы. Но я работала, по вечерам училась в институте и никак не успевала. Потом об учебе на курсах стала говорить и Юля Кириллова. И вот пришло время, график работы стал посвободнее, и снова о. Леонид предложил пойти учиться. Одновременно грянул кризис, пришлось уйти с работы. Как только я пошла на курсы, то уже со второго-третьего месяца стала регентовать в Пучково.

— Что это за понятие такое — клиросные искушения?

— Когда я пришла на клирос, мне очень помогли Юля Суетина (была нашим регентом в то время) и Аня Павлова. Они сразу предупредили, что бывают периоды на службе (проповедь, шестопсалмие, чтение канона, Псалтири…), когда певчие начинают разговаривать, кто-то идет чаю попить, а кто-то и покурить. Никто не говорит, конечно, что это хорошо, но не нужно этим смущаться: все мы люди. Евгений Сергеевич, когда приезжал, тоже рассказывал про церковную жизнь. Поэтому, наверное, этот период неофитства у меня прошел легче.

Мне было тяжело, когда приходили петь мамочки с маленькими детьми. Это очень отвлекает, особенно когда в хоре много новичков. Сейчас уже такого нет — теперь много певчих, да и после рождения своего ребенка лояльнее начинаешь к этому относиться. Иногда бывает, кто-то что-то перепутал и начинается истерический смех, прекрасно понимаешь, что это ужасно — идет же служба — но эмоции, психика дают сбой. А то вдруг певчие очень грустные и сосредоточенные — то ли в своих мыслях, то ли еще что-то (тогда и звук получается зажатый, как из банки), и приходится людей переключить, даже просто улыбнувшись им. Помню: поем и — то ключи кто-то достает-убирает, то очки, то сумку ставят, то что-то падает... А я думаю: когда же это закончится?! Говорю: «Что вы всё шебуршите-то?» И вдруг все как-то сами поняли всё — и наступила тишина. И непонятно, что это было. Искушения — от искусителя, он пытается все расстроить. А мы поддаемся.

— Еще какие проблемы?

На будничных службах хор маленький, а на праздничных людей много, и тогда можно переставить певчих так, чтобы минимизировать вокальные недостатки. Необходимо умение петь в большом хоре, чтобы голоса сливались. Иногда певчему кажется, что он знает, как надо спеть, а потом оказывается, что его голос слишком выделяется. Он старается всех перепеть, а нужно подстраиваться друг под друга. Регенты тоже разные, и певчим под каждого надо подстраиваться.

Когда мы были моложе, то чаще встречались, вместе отмечали дни рождения, именины и т. п. Сейчас этого нет. Может, клирошанам не хватает общения именно друг с другом и поэтому так страдает дисциплина на клиросе.

— Что еще должен уметь регент?

— Кроме музыкальных данных нужно иметь определенные свойства характера: готовность вести за собой и понимание, что у тебя самая большая ответственность, гораздо больше, чем у певчего. Если мы не так поем, то сбиваем с молитвы прихожан и алтарь. Нужно организовывать спевки, быть готовым к тому, что люди скажут: «А я не приду. А я не могу. А я заболел. А мне надоело. А у меня много дел...» Хотелось бы, чтобы певчие были добрыми и готовыми на жертву. Нужно, чтобы они понимали, что если ты певчий, ты уже не должен себе позволять каких-то поступков. Вечер субботы и утро воскресенья — главные службы, и на эти службы уж обязательно надо идти, если нет каких-то особенных препятствий-обстоятельств. Часто по своей старой памяти, доцерковной, человек воспринимает субботу и воскресенье как выходные, и хочется поспать подольше, а тут вдруг с утра служба.

Когда я пыталась в октябре 2015 г. организовать спевки, то получилось, что нет такого времени, чтобы хотя бы большая часть певчих могла прийти одновременно. Я не знала, как выйти из этого положения. Но Господь неожиданно и скоро все устроил, и время нашлось! Нужны регулярные спевки, чтобы мы успевали не только ноты «поковырять», но и голоса выстраивать, вникать в тексты.

Иногда бывает, что на спевке хорошо спели, а на службе ничего не вышло. А бывает наоборот. Сейчас я уже стараюсь не мерить всех по себе, понимаю, что люди все разные. И если мне показалось, что человек не постарался, не факт, что это действительно так. Может быть, человек плохо себя чувствует, а может быть, для него это «потолок». Есть вещи, которые я сама делаю хуже других.

— Когда перед женщиной встает выбор: семья или работа, то почти однозначно все склоняются к тому, что важнее семья. А если речь идет о служении в Церкви?

— По-разному складывается. Пока дети маленькие, такой выбор непрост. Иногда приходится искать няню на время службы. Хорошо, если муж относится с пониманием. Сложно говорить за те семьи, где много детей или нет взаимного согласия в этом вопросе. Клирос — это особый жизненный путь. Ты должен не только своей семье, ты еще себя должен отдать служению. Но все-таки и благодать тоже есть. Есть труд, и есть награда. Как говорил Евгений Сергеевич: «Регент — это тот, кто не может не служить».

Беседовала Вера Данилина